Всю свою жизнь, казалось, он посвятил служению. Он верил в единственного Бога, и когда тот оставил его, попросту не знал, что делать дальше.
В голове стало непривычно пусто, тихо и темно. Ледяные капли дождя лезли под куртку, стекали щекам, шее, скатывались под расстёгнутым воротником вниз, к груди и спине. Тяжёлое небо над головой нещадно топило землю, превращало грязь под его ногами в непроходимую топкую трясину. Изредка, наверху вспыхивали развилки молний, и тогда он останавливался, запрокидывал голову, подставляя лицо хлёстким каплям дождя, и смотрел. Один только раз, взгляд зацепился за серую громаду с возвышавшейся вверх полосатой трубой. Что-то болью отозвалось в душе, и он, опустив голову, побрёл дальше.
Он не знал, сколько шёл вперёд, переставлял ноги как на автомате. Оружие давно было утеряно, защитный шлем-сферу он сбросил ещё раньше. Поначалу, с ним шло ещё десяток таких, как он. Потерянные, не знавшие как жить дальше, чем заниматься и что делать, они стали обедом для мутантов и аномалий - коварных ловушек, сгубивших не один десяток жизней. Лишь он один смог выжить, хоть и не желал этого.
Мыслей не было - давно отпала нужда думать самостоятельно; за него, как за куклу, думали другие, более разумные в этом плане существа. Сейчас, когда ниточки кукловода оказались срезаны, рассудок настойчиво требовал помощи, сигнализируя об утрате органов чувств.
Путь проходил через покинутую деревню - скорее даже небольшой хуторок, по светлым крышам дома можно было пересчитать по пальцам одной руки. Одноэтажные лачуги со временем покосились, разваливаясь. В скатах крыш, поверхность которых обзавелась настилом из мха, образовались глубокие чёрные провалы, из одного домика и вовсе проросла берёза. Из тёмных окон, где просматривался старый быт давно ушедшего мира, всё время чудился чей-то презрительный взгляд. Хуторок порос дикой растительностью, в западной части виднелась сероватая дымка тумана, там выросли ивы, склонившие свои головы в сторону небольшого пруда. То тут то там, в беспорядке, торчали осины и кусты терновника. Деревья, наполовину лежавшие в воде, представляли собой некий бурелом, через который просто так было не пробраться.
Серый испачканный комбинезон, местами подранный, промок насквозь. Что-то кольнуло в затылке, Он остановился, быстрым движением сорвал нашивку - силуэт человека, голова которого окружена сиянием чистого разума, - и, не раздумывая, выкинул её, припечатал каблуком ботинка, вдавив в грязь.
Ноги, ранее не знавшие усталости, гудели от напряжения. Он остановился, снова запрокинул голову, прикрывая глаза. И тут его позвали.
Он вздрогнул, губы задрожали от предвкушения. Пересиливая усталость, он побрёл на зов, по колено вломившись в трясину. Осока резала ладони, хрустели под его весом камыши, с головок которых вверх взлетала белёсая пыльца. Он уходил на зов, уходил всё глубже в трясину, прямиком в туманную дымку. Нейроны в мозгу снова затрепетали, ожили. Наконец-то! Наконец-то Хозяин вернулся, он не бросил его!

Когда туман полностью скрыл силуэт монолитовца, над округой раздался вопль, затем всплеск воды. Крик оборвался на высокой ноте, превратившисб в нечленораздельное гортанное бульканье. И всё снова стихло.